Details

Проблема старения населения, стоящая перед Россией и Китаем, представляет собой сложный и многогранный вызов, требующий комплексного подхода и инновационных управленческих решений. Данное дипломное исследование, путем сопоставления социологических концепций и культурных аспектов, формирующих основу государственной политики в отношении стареющего населения в обеих странах, стремится внести вклад в поиск потенциальных путей решения возникающих трудностей. Проведенный анализ теоретических и методологических подходов, а также современного состояния исследований в сфере социально-демографических трансформаций позволил выявить ключевые факторы, влияющие на общественную роль и статус пожилых людей в российском и китайском социумах. Сравнение институциональных основ государственной социальной политики, ориентированной на поддержку стареющего населения, выявило как общие черты, так и существенные различия в принципах социальной защиты и оказания помощи пожилым гражданам. Результаты исследования могут быть использованы для оптимизации управленческих решений в сфере социальной политики в отношении стареющего населения в России и Китае. Выявленные закономерности и предложенные рекомендации могут стать основой для разработки более эффективных стратегий, учитывающих культурные особенности и социокультурные контексты каждой страны. Кроме того, материалы дипломной работы могут быть полезны для дальнейших исследований в области сравнительного анализа социальной политики и управления в сфере старения населения. В конечном итоге, успешное решение проблемы старения населения требует не только эффективных государственных стратегий, но и изменения общественного восприятия старости, формирования культуры уважения и поддержки пожилых людей. Данное исследование, надеемся, внесет свой вклад в продвижение этих важных ценностей и создание более справедливого и инклюзивного общества для всех поколений.

As a country that combines the features of a developed economy with an atypical geopolitical location, Russia has always viewed the BRICS mechanism as a central platform for reforming the multipolar world order since its participation in its creation in 2006. Through the lens of historical institutionalism, this article systematically analyzes the evolution of Russias BRICS strategy and reveals its dual logic of “risk hedging” and “functional cooperation.” After the collapse of the Soviet Union in 1991, Russias foreign policy focused on restoring commercial relations due to economic difficulties and declining political influence, during Putins presidency from 2000 to 2012, Russia attempted to restore its great power status through global governance initiatives, and after the 2008 global financial crisis, Moscow launched the first phase of “diplomatic hedging, ” which consists of pushing reforms of Western-led systems (e.g., the IMF and BRICS) through the Moscow has launched the first phase of “diplomatic hedging”: promoting reform of Western-led systems through the BRICS mechanism, while creating alternative structures. This phase of the strategy aims to strengthen global power status through institutional checks and balances. After the events in Crimea and Western sanctions in 2014, Russias strategy shifted to “economic hedging”: promoting trade dedollarization and deepening cooperation in energy, agriculture, and digital infrastructure. The COVID-19 outbreak in 2020 and full-scale sanctions in 2022, triggered by a special military operation in Ukraine, further reinforced the centrality of functional cooperation: creating alternative payment systems and expanding non-Western technology alliances to ease geo-economic pressures. Alliances as a way to alleviate geoeconomic pressure. Despite its successes, Russias strategy still faces structural constraints: differences in the economic models of the participating countries, Sino-Indian rivalry limiting the institutionalization process, and not yet fully realized expectations of technical cooperation. In the future, Russia will have to balance pragmatic economic interests and geopolitical aspirations, and the effectiveness of its strategy will depend on the interaction of consensus building within BRICS and global instability.